<
>

 

Кё фер? Фер-то кё? - О механизмах смысловых и структурных преобразований в процессе устного перевода

Сложнее всего на свете отвечать на самые простые вопросы, так называемые "детские". Как человек ходит и почему не падает? Как человек думает? Как он говорит? Оказывается, чем "проще" вопрос, тем труднее дать на него ответ, который не был бы запредельно сложным. Гораздо легче отмахнуться, сказав: "Ну, это интуитивно понятно. О чем тут говорить?" Дело в том, что для немногих самых основных, жизненно важных видов деятельности человеку, на счастье его, даны инстинкты и рефлексы, позволяющие действовать не задумываясь. Без них все бы мы, несомненно, пали жертвой "эффекта сороконожки": как известно из старого анекдота, бедное членистоногое, попытавшись сознательно задуматься над вопросом, с какой ноги оно начинает идти, оказалось не в состоянии сделать ни шагу. 

Однако не следует смешивать такие вот инстинктивные, "интуитивно понятные" действия, и другие: те, которыми человек овладевает путем научения. И хотя в некоторых случаях научение происходит неосознанно, с помощью имитации (так ребенок учится пользоваться ложкой или надевать тапочки), приходится признать, что – по крайней мере, для взрослых людей – интуитивное овладение сложными навыками методом проб, ошибок и имитации не является самым эффективным. И уж тем более интуитивный метод не охраняет от ошибочных и неоптимальных стратегий в осуществлении деятельности. Именно поэтому на свете существуют учителя и школы, а для улучшения качества их работы – методисты.

В нашей профессии самый главный детский вопрос, разумеется, звучит так: как человек переводит? То есть: что именно он для этого делает? с чего начинает? на что ориентируется? как определяет, хорошо или плохо у него получилось?

Чтобы начать искать ответы на эти вопросы, нужно сначала ясно понять: переводческая деятельность относится ко второму типу – к тому, который невозможно считать врожденным или инстинктивным. Следовательно, нужно хотя бы стремиться к осознанному пониманию ее механизмов, в том числе и для того, чтобы обучать ей начинающих и совершенствующихся. Полагать, что со стороны преподавателя достаточно сказать студенту: "Ты начинай переводить как-нибудь, а я потом поправлю, если что," – так же неразумно, как предлагать начинающему обучаться игре на фортепьяно просто как попало ударять по клавишам в надежде выделить в этой какофонии "пригодные" звукосочетания.

Но заявить о необходимости выявить механизмы и закономерности переводческой деятельности еще не значит легко обнаружить и описать их. Задача эта весьма непроста и чрезвычайно далека от окончательного решения. Над ней не одно десятилетие бьются переводоведы и специалисты по дидактике перевода, да и все растущая армия преподавателей переводческих дисциплин в разного уровня учебных структурах упорно ищет, что предъявить своим студентам. Некоторые ограничиваются самым простым и очевидным (и, несомненно, важным!) – описанием внешних условий протекания переводческой деятельности: правила протокола, взаимоотношения с заказчиками, этические принципы взаимодействия с коллегами, охрана и гигиена труда (нормы загрузки, сроки, условия работы), схемы оплаты, использование справочных пособий и переводческого инструментария (словари, глоссарии, базы данных, корпуса текстов, системы компьютерной переводческой памяти, приемы мнемоники и скорописи и т.п.) – а самую суть процесса перевода нередко оставляют на волю случая. Другие полагают, что весь секрет качественного перевода сводится к коллекционированию и заучиванию огромного количества двуязычных эквивалентов – слов, в том числе терминов, устойчивых словосочетаний, идиом, в крайнем случае моделей преобразования словосочетаний одного языка в словосочетания другого – надеясь на то, что из них сам собой сложится необходимый переводной текст[1]. Третьи стремятся формализовать процесс перевода, обращая главное внимание на подробно проработанные механизмы грамматических и лексических трансформаций. Переводчику при этом рекомендуют действовать методом последовательного приближения: сначала попробовать перевести высказывание дословно, на формальном уровне эквивалентности, а если результат окажется неудовлетворительным, пытаться применять те или иные преобразования, продвигаясь, если нужно, через компонентный и ситуативный уровень эквивалентности вплоть до уровня цели сообщения, причем применяемые формулы трансформаций прописываются в каждом отдельном случае подробнейшим образом[2]. Представляется, что, при всей несомненной важности этих аспектов переводческой деятельности, она не может быть сведена не только ни к какому-то одному из них, но даже и ко всем им в совокупности. Каждый из этих подходов рассматривает только одну сторону перевода как процесса, но ни один из них не затрагивает самой сердцевины: того места, где происходит принятие переводческих решений и начинается переход от решения к его вербальному воплощению в языке перевода.

***

Особенно остро встает вопрос о процессах и механизмах в случае устного перевода (УП, включающего устный последовательный перевод (УПП) и синхронный перевод (СП)). Здесь у переводчика нет возможности перебирать варианты, примерять разную глубину трансформаций, а тем более припоминать предписанные формулы преобразований. Очевидно, что интересующий нас процесс принятия переводческих решений протекает как-то иначе, причем он обязан происходить очень быстро, эффективно и необратимо. Последовательный переводчик, особенно неопытный, вообще не чувствует в себе возможности заниматься теми процедурами, которые так тщательно описывают теоретики: все его силы уходят на то, чтобы хоть как-то удержать в памяти входящий отрезок оригинала – ему "некогда думать"! Еще более печальной представляется в первом приближении участь синхрониста, который не может позволить себе отставать от оратора более чем на несколько слов и потому в каждый отдельный момент не имеет в своем распоряжении достаточного объема входящего материала, чтобы полноценно применить к нему все положенные трансформации – ему "не о чем думать"!

А переводить все равно нужно. И вот в этом состоянии стресса и подступающей паники устный переводчик пытается действовать не думая, доверяясь только инстинктам и интуиции. Он не видит и не воспринимает ничего вокруг себя, игнорирует контекст, предметную ситуацию, забывает о своем слушателе. Единственное, что он осознает – это присутствие рядом оратора и давление поступающего от него речевого материала. И переводчик вступает в своего рода поединок с оратором: он стремится "отбить" каждый удар оратора, "вернуть" ему его текст в перелицованном иноязычном виде, ответить словом на каждое слово, фразой на фразу, конструкцией на конструкцию, пусть даже в формально трансформированном виде. От переводчика ускользает абсурдность такого поведения: ведь оратор как раз единственный из присутствующих, кто не нуждается в получении текста перевода, да он и не в состоянии его воспринять на чужом языке.

Самое удивительное, что переводчик, "выживший" после такого испытания, нередко потом начитает находить оправдания своему коммуникативному поведению, подводя под него своего рода принципиальную базу. Принимается утверждать, например, что в тексте оригинала настолько ценно и важно каждое слово и каждый оборот, что он считает себя обязанным воспроизвести их как можно ближе к исходному – включая калькирование синтаксических конструкций и образных выражений и максимальное использование псевдо-интернациональных слов вроде "субстантивный" и "имплементация", – потому что именно так якобы будет лучше заказчику (это действительно может иметь смысл разве что когда под устный перевод идет процесс сверки и редактирования двуязычного текста, например, итоговой резолюции). Или заявляет, что, дескать, не его, переводчика, дело задумываться, что хотел сказать оратор, и интерпретировать слова оратора; его дело просто переложить текст на другой язык и представить слушателю, и пусть тот сам думает, что все это значит. Получается, что переводчик предстает в роли этакого медиума, через которого вещает чужой голос, а он сам как мыслящая личность в этом процессе как будто не участвует. Стоит ли при этом удивляться, что устный перевод нередко имеет у слушателей репутацию халтурного, неряшливого, низкокачественного перевода, который терпят только по необходимости? Не потому ли среди клиентов, пользующихся устным переводом, нарастают ожидания, что вот-вот скоро переводчика-человека заменит переводчик-компьютер: и вправду, почему бы не перепоручить компьютеру производство калькированных фраз и бессмысленных подстрочников, если уж и переводчики-люди отказываются вкладывать в них свой ум и душу?

Впрочем, подавляющее большинство исследователей и преподавателей перевода все-таки согласны в том, что нельзя переводить "пословно", нужно "отклеиться" от исходного текста, избавиться от "гипноза оригинала". Но как это сделать? Что именно делать переводчику? Какова позитивная программа? Причем такая, которая поможет не просто решить конкретную переводческую задачу, а решать эти задачи раз за разом, высказывание за высказыванием, текст за текстом.

Попробуем сформулировать такую программу-минимум, отражающую процесс принятия и начала исполнения переводческих решений. Мы не претендуем на то, что это нечто обязательное или единственно возможное – но это такая программа действий, которая позволяет переводчику не упустить и не переврать ничего из принципиально важного, и при этом не делать лишнего. В нашем стрессовом деле, когда время ограничено, второго шанса практически нет, а учесть надо чрезвычайно много параметров, делать лишнее не только неразумно, но и прямо противопоказано: если растратить дефицитные ресурсы времени и внимания на ненужное, их не хватит на необходимое.

***

Сразу оговоримся, чтобы не замахиваться на слишком многое: мы будем говорить только о переводе нехудожественных текстов, на примере языковой пары русский <–> английский, и только об устном переводе. При таком режиме работы перед переводчиком не стоит задача передать особенности идиостиля автора. Вообще, мы будем исходить из того, что форма текста здесь не представляет самостоятельной ценности (как, например, в случае перевода лирической поэзии или текста законодательного акта), а интересует нас лишь постольку, поскольку она служит "контейнером" для переноски его содержания. Впрочем, содержание текста само по себе вещь многоаспектная, и включает в себя, кроме всего прочего, и указание на принадлежность текста к определенному жанру и регистру, и уровень эмоциональности, и прагматическую установку автора.

Мы будем различать в тексте и в каждом из высказываний, в совокупности составляющих текст, два принципиально отличных уровня: уровень поверхности текста и уровень смысла[3]. Поверхностный уровень – это, говоря просто, именно то и только то, что сказал говорящий (сначала оратор-источник, а ближе к концу такта перевода – переводчик в роли оратора): те звуки, слова, грамматические конструкции, синтаксические структуры, просодические модели, стилистические  приемы, паралингвистические элементы и т.п., которые говорящий использовал для передачи своих мыслей, чувств и намерений в данном эпизоде коммуникации. Поверхность текста полностью принадлежит тому языку, которым оперирует говорящий. Поверхность текста линейна, синтагматична; она непосредственно наблюдаема (в случае устной коммуникации – главным образом, слышна), она может быть при желании зафиксирована с помощью аудио или видео записи (более точно) или стенограммы (менее точно: например, просодические и паралингвистические эффекты, скорее всего, не найдут отражения в стенограмме).

Илл.1.Поверхностный уровень текста. Много мелких деталей, много избыточного, пустого, повторного...

 

Уровень смысла впрямую не наблюдаем и не линеен. Бóльшая часть смысла текста тем или иным способом "упакована" в его поверхностную форму и извлекается из нее получателем с помощью процесса, называемого девербализация (т.е. извлечение смыслов из вербальных оболочек); некоторая часть смыслов подразумевается либо как нечто общеизвестное, либо как ставшее известным данным коммуникантам из предыдущих отрезков коммуникации[4]. На уровне смыслов фигурируют не слова или конструкции, а семы (элементарные единицы смысла), группирующиеся в комплексы, называемые сигнификатами и соотносимые с референтами (= денотатами), существующими в затекстовой действительности. Другие семы передают отношения между сигнификатами, их свойства, оценки, коннотации и т.д. Смысл высказывания/текста дополняется информацией о функционально-прагматических параметрах коммуникации и ее регистре. Смысл текста в своих глубинных слоях не принадлежит никакому конкретному языку, он "равноудален" от любого из них; специфическими для отдельного языка являются только способы компоновки тех или иных сем на уровне сигнификатов и выше.

Илл. 2. Смысловой (глубинный) уровень текста. Элементов меньше, они более ёмкие, яснее видны связи. А ведь это то же самое "дерево"...

 

Идея о том, что у разных на поверхности языков может быть много общего на глубинном уровне, высказывалась еще в 1950-х годах американскими структуралистами, занимавшимися поисками возможных методов машинного, т.е. компьютерного, перевода. Вот как это виделось тогда:

Представьте себе людей, живущих в отдельных высоких башнях без окон, построенных на едином фундаменте. Желая общаться друг с другом, они пытаются докричаться до соседей, которые обитают в своих закрытых башнях. Звук очень плохо долетает даже до ближайших башен, и дело общения у них идет совсем скверно. Но если житель одной из башен спускается вниз, он попадает в просторный подвал, общий для всех башен. И там он легко может установить контакт с другими людьми, каждый из которых спустился туда из своей башни.[5]

Пионеры машинного перевода исходили из предположения, что языки не более чем разные коды для зашифровки одинаковой смысловой информации. Залогом успеха проекта автоматизации перевода тогда считалась возможность "взломать" эти коды, вывести "формулу" каждого языка, то есть составить набор формальных, автоматически исполняемых правил, по которым из одного и того же смысла можно было бы породить высказывания на разных языках. Оставалось определить, как выявить этот общий смысл. Поначалу казалось, что успех близок и вскоре эта задача будет решена путем применения к явлениям естественных языков инструментария вычислительной математики и логики. Жизнь, впрочем, опровергла чересчур оптимистические прогнозы: языки оказались сложнее, чем полагали исследователи – несмотря на некоторые достижения стуктуралистов, в естественных языках оставалось многое, не поддающееся рациональному анализу, и свести язык к стройному набору каких-то "элементарных частиц" не получалось. Вскоре стало ясно, что ни взломать код языка, ни построить удовлетворительную и эффективную схему машинного перевода таким образом не удастся. Не удавалось даже выстроить работоспособные системы межъязыковых лексических соответствий, не говоря уже о грамматике и других тонких механизмах. Задача "вертикального" порождающего моделирования речевых процессов была отложена на неопределенный срок.

Спустя некоторое время ученые предложили кардинально иную идею перевода при помощи компьютеров (computer-aided translation, CAT), которую можно назвать "горизонтальной". Вместо того, чтобы рассматривать отдельные элементы текста как результат порождения речи по законам генеративной грамматики, фрагменты предъявляемого для перевода текста стали рассматривать как возможные повторения того, что было сказано когда-то прежде и содержится где-то в огромной массе текстов, к которым имеет доступ компьютер. Началась эпоха корпусной лингвистики. Именно так сегодня работают всё более популярные системы автоматизированного перевода, опирающиеся на большие массивы параллельных текстов, то есть пар оригиналов и переводов, выполненных когда-то переводчиками-людьми, а в последнее время и такими вот машинами[6].

Итак, в "большом" внешнем мире передовой науки и машинного перевода вопрос о пригодности метода вертикального спуска вглубь, на уровень смыслов, если и не решен отрицательно, то по крайней мере утратил прежнюю блестящую репутацию. Почему же мы считаем необходимым вновь вернуться к нему, говоря об устном переводе, выполняемом человеком? Дело именно в том, что человек не машина. Человек не нуждается в формулировании исчерпывающих правил комбинирования элементов языка, которые могли бы действовать без учета значения отдельных элементов и контекста, в котором они употребляются. Например, для переводчика-человека не представляет особой сложности знаменитый парадокс, который в 1960-х годах стал в своем роде символом неосуществимости машинного перевода: как объяснить машине, что в предложениях The pen is in the box и The box is in the pen слово "pen" с большой (хотя и не стопроцентной) вероятностью будет означать разные вещи: в первом случае "ручка", а во втором "детский манеж" (или "загон для овец")? Человек легко справляется с этой проблемой на основе трудно очерчиваемого комплекса общих знаний о мире и того, что называется здравым смыслом, а для машины это представляет непреодолимое препятствие. Человеку нет необходимости полностью деконструировать отрезки текста, догматично доводя их до самого низшего уровня – тот самый здравый смысл и языковой и культурный опыт  укажет ему необходимый и достаточный уровень, на котором в каждом конкретном случае следует остановить анализ и перейти к синтезу, то есть пересозданию сообщения на переводящем языке. Именно на этом уровне в дело можно будет включить "горизонтальные" процедуры поиска эквивалентов – но все же этот уровень почти никогда не совпадает с уровнем поверхностным и даже с уровнем сигнификатов.

Поверхность текста всегда содержит большое количество повторов, проявлений языковой и речевой избыточности, десемантизированных и формальных элементов. Эти элементы повышают помехоустойчивость текста и тем самым страхуют коммуникацию от срывов по вине внешнего и внутреннего "шума"[7]. Смысловой уровень гораздо менее загроможден и более компактен. Если воспринимающему – будь то конечный адресат или переводчик – удается пробиться сквозь поверхность текста на уровень смыслов, то восприятие становится глубже и полнее, меньше ощущается давление темпа, возникает возможность подкрепить актуально поступающую информацию, соотнеся ее с прежним информационным запасом, гораздо легче запомнить новое и т.д. Это принято называть процессом переводческого "активного слушания"[8]. Можно сказать еще проще: воспринимать информацию не на поверхностном, а на смысловом уровне – это значит думать. Очевидно, что именно восприятие, анализ, запоминание (в случае УПП), переработка и перевыражение информации оригинала путем обращения к уровню смысла – это оптимальный, наиболее емкий и экономный способ организации аналитической, мнемонической и вербальной работы переводчика.

К сожалению, большая часть методов и приемов обучения переводу не идет глубже уровня поверхности текста. Причем это касается как методик, ориентированных более на лексический компонент (расширение "двуязычного словаря" переводчика, отработка терминологических эквивалентов, буквальное запоминание и воспроизведение на другом языке цифровой информации), так и тех, которые во главу угла ставят формальные трансформации лексико-грамматического и/или синтаксического уровня. Спору нет, на конечном этапе процесса, когда переводчик будет проговаривать "поверхность" текста своего перевода, она должна будет включать и необходимую лексику, и точные термины, и прецизионные элементы (цифры, имена собственные), и синтаксические структуры, которые, если их post factum подвергнуть грамматическому разбору, скорее всего, обнаружат произошедшие трансформации – но дело в том, что переводческие решения, приведшие к появлению на поверхности текста всех этих элементов, должны были быть приняты на более глубоком, смысловом уровне. Иначе от них будет мало толку и много разнообразной "грязи", т.е проявлений межъязыковой интерференции. И это не пойдет на пользу никому, особенно слушателю – клиенту переводчика.

Представляется, что полезнее действовать по-другому. Не "интуитивно" глиссировать по поверхности текста, быстро-быстро перерабатывая поверхностные структуры оригинала в их более-менее точные слепки на языке перевода (ориентируясь на "прецеденты"), а нырять в глубину и там без лишней суеты выбирать наиболее коммуникативно ценные комбинации сем, позволяющие вынырнуть на поверхность с максимально удобными сигнификатами и связями между ними, чтобы компактно и идиоматично выразить их на переводящем языке. То есть не разворачивать сразу бурную деятельность по перестроению поверхности текста, а сначала думать – и тогда не придется делать много лишнего. Главные вопросы при этом – на какую глубину следует погружаться в каждом конкретном случае,  как это определить в условиях однократного предъявления материала и как успеть справиться со всеми этими задачами при дефиците времени, характерном для устного перевода.

***

Вот как это выглядит. Возьмем для примера высказывание, имеющее следующую поверхностную форму:

По внешнему виду голландца трудно судить об уровне его благосостояния.

Сначала выделим в его смысловой структуре то, что мы будем называть референциальными ядрами: комплексы сем, относящихся к референтам, стоящим за отдельными частями высказывания. Обычно в высказывании масштабом в одну неосложненную предикацию таких ядер два. При этом мы сразу абстрагируемся от таких сугубо поверхностных явлений, как формальная грамматическая и синтаксическая структура исходного высказывания (был ли первый референт высказывания оформлен как подлежащее или, например, как дополнение или обстоятельство? в каком падеже стояло существительное, обозначавшее первый референт? был ли перед ним предлог? и т.п.). Условимся при записи процесса анализа обозначать элементы смысловой структуры словами или словосочетаниями в ломаных скобках (разумеется, слова какого языка использовать для такой записи – это просто условность. Психолог Л.С. Выготский говорил, что мышление происходит в "кодах мозга", но способов их записи на бумаге пока не придумано). Получится примерно так:

(А) <внешность голландца>    –––––  (Б)  <(его) богатство>

Теперь нужно решить, какие элементы смысла должны быть переданы предикативной структурой будущего переводного высказывания. Сначала определяются параметры времени и модальности. В данном случае: время настоящее неситуативное, модальность возможности (степень возможности: слабая). В лексической смысловой структуре предиката должно быть передано значение <показывать, отражать>. Обозначение субъекта-наблюдателя (того, кому "трудно судить") несущественно.

Начинаем подбирать сигнификаты (в наших записях условимся обозначать их словами и оборотами переводящего языка в квадратных скобках). Сигнификаты – то есть, говоря простым языком, "то, как такой референт принято обозначать на языке перевода", – подбираются из репертуара, находящегося в памяти переводчика, с опорой на его речевой опыт.

Возможные варианты для референциального ядра А (список, разумеется, не исчерпывающий).:

 

[a Dutch person's appearance]

[the way a Dutch person looks]

[what you see when you look at a Dutch person] etc.

 

Выбираем из них первый как наиболее краткий – хотя можно было бы избрать и любой другой, если бы это более соответствовало требованиям жанра, регистра, прагматики и т.п.

 

Тот же процесс с референциальным ядром Б:

 

[their wealth]

[how rich they are]

[their income level] etc.

 

Снова, если нет других дополнительных соображений, можно остановиться на самом простом и коротком варианте. (Использование местоимений they, their для замены существительного "общего рода" единственного числа диктуется прагматическими требованиями политкорректности).

 

Наконец, следует принять решение относительно предиката. Необходимая нам малая степень возможности совершения действия <показывать, отражать> может быть обозначена самыми разными способами:

 

[says little about]

[is a poor indication of]

[does not very well allow the observer to judge] etc., etc.

 

Третий из приведенных здесь вариантов включает обозначение персоны наблюдателя, которую мы выше признали несущественной. Второй вариант был бы более уместен, если бы у нас была потребность повысить регистровый уровень высказывания. Если такой потребности нет, то резонно остановиться на первом.

 

Итак, на поверхностном уровне высказывание может принять следующий вид, пригодный для проговаривания:

 

A Dutch person's appearance says little about their wealth.

 

Мы описали происходящее весьма подробно, но на самом деле этот процесс принятия решений протекает чрезвычайно быстро. В нем есть место и сознательному расчету (декуктивно-индуктивному вертикальному движению мысли), и интуитивным, мгновенным решениям: "Знаю ли я, как это называется на переводящем языке?", т.е. есть ли в моем словесном или грамматическом репертуаре соответствующий сигнификат (нахождение горизонтальных соответствий на уровне ниже поверхностного). Привычка подбирать по возможности точные, но компактные и удобные переводчику сигнификаты приходит не сразу, но воспитать ее вполне возможно.

Может показаться, что мы задаем устному переводчику непосильный объем работы. На самом деле, этот подход весьма экономный. Во-первых, экономия достигается за счет того, что мы не тратим время и силы на анализ исходной поверхностной структуры – мы проламываем ее насквозь, чтобы сразу дотянуться до референциальных ядер. Во-вторых, мы экономим за счет исключения необходимости перерабатывать большое количество коммуникативного мусора и шлаков, обременявших поверхность исходного высказывания (в нашем примере избыточные или малоинформативные элементы были представлены словами "внешний", "(трудно) судить", "уровень", предлогом "по" и управляемым им дательным падежом и т.д.). Такие элементы отбрасываются сразу и поэтому не отвлекают на себя внимание переводчика и заодно избавляют перевод от изрядного количества потенциальных технических буквализмов, нарушающих узус языка перевода и затрудняющих понимание со стороны слушателя.

***

Итак, по порядку протекания, процесс принятия переводческих решений в УП по отрезку оригинала масштаба одной предикации выглядит так:

 

1. Определяется первое референциальное ядро (А); подбирается сигнификат для его обозначения в переводящем языке. Этот компонент (в случае перевода на английский язык это будет группа подлежащего) готов для проговаривания вслух.

2. Определяется второе референциальное ядро (Б); подбирается сигнификат для его обозначения в переводящем языке. На уровне поверхностного синтаксиса английского языка этот компонент станет одним из членов предложения, которые могут занимать в высказывании конечную позицию: это дополнение, обстоятельство или часть сложного сказуемого. Для русского языка существенно важно, что этот компонент является ремой (обозначением коммуникативно новой информации).

3. После принятия решения относительно сигнификата Б, но до начала его проговаривания принимается решение относительно предиката высказывания: а) его видо-временной формы и модальности; б) его сигнификативного (и в итоге лексического) наполнения. Сигнификат предикативного компонента переводного высказывания подбирается по принципу "кратчайшего расстояния" или "перекидывания мостика" между двумя референциальными ядрами: чем проще, употребительнее, нейтральнее, компактнее будет избранный предикат, тем лучше. Так он будет более удобен, краток по звучанию, устойчив к помехам (ошибкам) в говорении и в восприятии на слух. Причинами отступить от этого принципа простоты и удобства, как мы уже указывали выше, могут быть только настоятельные требования прагматики и регистра (например, необходимость придать отрезку текста особенно торжественное или официальное звучание). С предикатом исходного высказывания предикат переводящего часто не имеет ничего общего.

4. Компоненты переводящего высказывания проговариваются вслух с соблюдением всех норм и речевого узуса языка перевода и с учетом прагматических и регистровых требований, определяемых коммуникативной ситуацией. Далее процесс продолжается таким же образом на материале следующей предикации.

 

Оратор

Переводчик

 1 синтагма -
реф. ядро А
2 синтагма -
предикат
3 синтагма -
реф. ядро Б
    Пауза   
Аудирование     Х  
Принятие решения; подбор сигнификатов   Х    
Запись скорописью Х      
Проговаривание в СП Х      
Проговаривание в УПП       Х

 

 

В таблице представлено распределение описываемых процессов по времени. Видно, например, что переводчик одновременно выслушивает от оратора отрезок высказывания, соответствующий референциальному ядру Б, принимает решение по грамматическим характеристикам и сигнификату предикативного члена и проговаривает отрезок переводящего высказывания, соответствующий референциальному ядру А (если он переводит синхронно) или записывает его скорописью (если он работает последовательно и пользуется записью). В следующий момент времени вся схема сдвинется на один шаг вправо, причем оратор начнет произносить первый член следующего высказывания. Проговаривание текста перевода в УПП, разумеется, происходит позже, во время паузы оратора.

Этот процесс, раз будучи освоен, работает столь надежно, что переводчик-синхронист может (на самом деле, вынужден!) начать проговаривать часть переводного высказывания, соответствующую первому референциальному ядру предикации, еще до того, как он услышит от оратора отрезок, заключающий второе ядро. Решение относительно формы и наполнения предиката принимается во время звучания отрезка оригинала с ядром Б. Среднее время звучания в речи оратора каждого по очереди из этих компонентов[9] и составляет ту самую величину запаздывания, на которую синхронист отстает от оратора. В звучащей речи для этого обычно отводится отрезок, отделенный от соседних небольшой внутрифразовой паузой – синтагма. У последовательного переводчика, использующего систему подробной скорописи, каждый из этих компонентов заполнит одну из ступенек "лесенки", которой ведется запись[10].

На самом деле, в приведенном выше описании нет ничего нового. Это просто способ рассмотреть "в лупу" давно известный специалистам по дидактике перевода процесс визуализации предметной ситуации, о котором в нашем журнале, например, писали В.В. Сдобников[11] и Д.М. Бузаджи[12]. Обычно переводоведы говорят о предметной ситуации в масштабе сколько-то значительного фрагмента текста (высказывания, сложного синтаксического целого), а мы предлагаем проследить те же явления в микромасштабе, т.е. в рамках каждой отдельной предикации. Кстати, в упомянутой статье В.В. Сдобников говорит о том, что невозможно визуализировать ситуацию, описанную, скажем, в научно-философском или лингвистическом тексте. Но почему бы и нет? "Картинка" не обязательно должна быть фотографией или видеоклипом, она вполне может быть блок-схемой процесса, логической цепочкой наподобие тех, которые предлагает компьютерное приложение MindMap, или абстракцией в стиле Филонова. Главное, чтобы она помогла переводчику ясно увидеть соотношение описываемых вещей (референтов) и их взаимодействие.

Возможно, необходимо разъяснение относительно того, что такое референциальное ядро и как его выявлять. Этим термином мы называем тот компонент номинативной группы, который обозначает наиболее конкретный предмет из присутствующих в данной предметной ситуации, в отличие от его свойств, действий и логических операций с ним и т.п. Например, в высказывании

Без притока инвестиций невозможно формирование бюджета города.

референциальными ядрами будут <инвестиции> и <бюджет города>, но не "приток", не "формирование" и не понятие отсутствия, передававшееся в оригинале предлогом "без" и соответствующей падежной формой. Поэтому рекомендуемым вариантом перевода могло бы быть не столько копирующее структуру оригинала, более длинное и требующее изменения порядка представления информации *It is impossible to build a city budget without an inflow of investments, сколько соединяющее два референциальных ядра напрямую Investments are indispensable to a city budget (или City budgets critically depend on investments).

Еще один пример того, как отделение референциальных ядер от поверхностных структур может упростить работу переводчика:

Никакая другая страна не проявляет такой активности в области благотворительности, как Голландия.

Здесь также наблюдаются два референциальных ядра: <Голландия> и <благотворительность>; предикат имеет смысл <делать, заниматься>, выраженный в наивысшей степени. Важно сразу отметить, что поверхностные элементы "никакая другая страна", "проявлять активность", "в области" не содержат в данном высказывании референциальной информации. Сохранятся ли какие-то их черты в поверхностной форме перевода – вопрос выбора переводчиком сигнификатов: можно сказать No other country is so involved in charity as Holland; можно и Holland is a champion of charity или Charity is Holland's forte. Наблюдаемое здесь сокращение числа поверхностных элементов без потерь для смысла обычно описывается в пособиях по переводу под рубрикой вроде "(Передача в) перевод(е) русских отглагольных и абстрактных существительных", но, как мы видим, эта редукция является не самостоятельным явлением и не просто случайной поверхностной приметой русско-английского перевода, а следствием типичных смысловых преобразований.

Разумеется, мы описали здесь только самый базовый, самый частотный вариант работы со структурами высказываний на смысловом уровне (двухъядерная предикация). Существуют предикации, где место одного из референциальных ядер занимает прецизионная информация (например, "цифра") или оценка, причем в переводе последней может быть выбран сигнификат как оценки, так и действия, например:

 

Unhealthy living conditions and habits often aren't seen as very newsworthy. After all, the topic just isn't that sexy!

Плохая среда и нездоровый образ жизни часто мало интересуют прессу. Ведь эта тема совсем не сенсационная.

 

Интересно наблюдать последствия перегруппировки сем, приводящие к появлению емких сигнификатов на переводящем языке, соответствия которым были как бы разлиты по всему протяжению исходного высказывания. Например:

 

People think of themselves as being more varied and unpredictable than they actually are.

Люди склонны преувеличивать свою уникальность.

When I go on holiday I'll catch up on all the sleep I missed during the year.

Вот пойду в отпуск и отосплюсь за весь год.

 

Такого рода явления принято на поверхностном уровне объяснять синтетическим характером русского языка в противоположность аналитическому характеру английского. На самом деле, сходные случаи можно наблюдать и при обратном направлении перевода:

 

Такое большое число людей, живущих бок о бок на небольшом пространстве, наносит ущерб природе.

Overpopulation is an environmental hazard.

 

Иногда формирование точного сигнификата в процессе перевода требует привлечения фоновых тематических или общеэрудиционных знаний:

 

Огромное влияние на состояние бюджета Санкт-Петербурга оказал приход в город таких крупных корпораций, как "Газпром".

Saint Petersburg's budget benefitted enormously from the city gaining corporations like Gazprom as tax residents.

 

На поверхностном уровне такая операция называется конкретизацией.

Таким образом, на смысловом уровне высказываний и текста в ходе процесса переводческого анализа и синтеза происходят – или как минимум, должны происходить – регулярные и целенаправленные оптимизирующие процессы, находящие свое выражение на поверхностном уровне в виде хорошо известных лексико-семантических и синтаксических преобразований. Хочется верить, что взгляд на них под таким непривычным углом ("снизу") приводит не к удвоению сущностей, а к прояснению общих закономерностей, которые нам знакомы по их частным проявлениям. И что таким образом мы делаем еще один шаг в сторону постижения того поразительно увлекательного и до конца непознанного дела, которым мы занимаемся.

 

Впервые статья была опубликована в журнале для переводчиков "Мосты" " 2 (46) 2015.

 


[1] Нам недавно приходилось писать об одной такой методике, см. И.Зубанова. К пуговицам претензий нет. "Мосты", № 44 (4/2014).

[2] Примером чрезвычайно детально проработанной системы такого рода могут служить учебные пособия Е.В.Бреуса "Основы теории и практики перевода с русского языка на английский" (М., УРАО, 1998) и "Курс перевода с английского языка на русский" (М., Р.Валент, 2007). Например, такая, казалось бы, в целом понятная задача, как членение и объединение высказываний при переводе, решается в первом из этих пособий с помощью алгоритма, состоящего из 13 пунктов с подпунктами и занимающего более страницы печатного текста (стр. 53-54).

[3] Сами понятия поверхностных и глубинных структур были введены в научный оборот в генеративной (порождающей) грамматике Н.Хомского, и получили свое развитие в рамках порождающей семантики, однако там эти понятия использовались в связи с порождением высказывания на одном языке, а мы попробуем рассмотреть, как их можно применить к ситуации перевода.

[4] Ср.: "... Всякий говорящий сам является в большей или меньшей степени отвечающим: ведь он не первый говорящий, впервые нарушивший вечное молчание вселенной, и он предполагает не только наличие системы того языка, которым он пользуется, но и наличие каких-то предшествующих высказываний — своих и чужих, — к которым его данное высказывание вступает в те или иные отношения (опирается на них, полемизирует с ними, просто предполагает их уже известными слушателю). Каждое высказывание — это звено в очень сложно организованной цепи других высказываний".    - М.М.Бахтин. Проблема речевых жанров.  Собр. соч. – М.: Русские словари, 1996. – Т.5: С.170.

[5] Warren Weaver, "Translation", in W.N. Locke and A.D. Booth (eds.), Machine Translation of Languages: Fourteen Essays, MIT Press, 1955, p. 15. Цит. по: David Bellos, Is That a Fish in Your Ear? The Amazing Adventure of Translation, Penguin Books, 2012, с. 258 (пер. автора статьи).

[6] Можно провести некоторую аналогию между этими двумя подходами ("вертикальным" и "горизонтальным") к пониманию и порождению текстов – и двумя принципиально разными традициями права, известными в сегодняшнем мире: индуктивно-дедуктивной системой так называемого континентального права и основанной на прецедентах системой англосаксонского общего права: в первом случае главным источником права является писаный закон, а во втором – судебная практика.

[7] Примеры "внутреннего шума": плохое владение оратора языком, неумение четко строить речь, невнимательность адресата, его неполная тематическая или языковая компетентность и т.п.

[8] Не путать с "активным слушанием" в психологии, которое подразумевает внешние проявления внимания к говорящему (кивание, поддакивание), перефразирование услышанного, комментарий о чувствах, испытываемых слушателем и т.п.

[9] В англоязычной традиции принято обозначать элементарную синтаксическую структуру предикации аббревиатурой SVO – Subject, Verb, Object. К русскому языку, с его свободным порядком слов на поверхности высказывания, это обозначение применимо плохо: как известно, русское высказывание вполне может начинаться с дополнения или обстоятельства, а заканчиваться, к примеру, сказуемым или даже подлежащим. Можно предложить взамен "гибридную" аббревиатуру с использованием наших символов: АVБ.

[10] См. И.В. Зубанова. Скоропись в последовательном переводе. Английский язык. М., "Р.Валент", 2013, 216 с.

[11] Ср.: "Учить студентов видеть «мир за текстом», то есть саму предметную ситуацию, в тексте описанную. По сути, речь идет о том, что в некоторых переводоведческих работах называется визуализацией. Студентов следует учить не просто распознавать значения отдельных слов в тексте и устанавливать между ними синтагматические отношения, но соотносить сказанное в оригинале с той ситуацией, которая подразумевается автором, видеть эту «картинку» глазами самого автора". - В.В. Сдобников.  Принципы обучения переводу,  или О чем еще не было сказано. "Мосты" № 1(45), 2015.

[12] Ср.: "Переход к такому типу мышления – не словами, а фрагментами действительности, не поверхностными структурами, а глубинными смыслами и связями – есть, на мой взгляд, самый важный элемент становления переводчика, без которого никакие сведения о тех или иных алгоритмах ничего не стоят.  - Д.М. Бузаджи.  Не доверяй и проверяй. Об уточнении фактической информации при переводе и редактировании. "Мосты" № 1(45), 2015.

 




 
Создание сайта - Глобальные Технологии
работает на NetCat