ОБ ИНОСТРАННЫХ ЗАИМСТВОВАНИЯХ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ, И ЧТО С ЭТИМ ДЕЛАТЬ ПЕРЕВОДЧИКУ

Сегодня я хотел бы поговорить с вами об иностранных заимствованиях в русском языке. Меня могут спросить, причём здесь переводчики? Ну, во-первых, русский язык для всех нас, российских переводчиков, родной, и мы не можем оставаться безучастными к судьбам родного языка. А во-вторых, переводчики, по-моему, призваны сыграть особую роль в борьбе с засильем иностранных заимствований в русском языке. Об этой роли я скажу немного позже.

Мой доклад составлен на основе статьи, подготовленной в период между 2004 и 2008 годами и опубликованной в 2008 году. Будет любопытно сравнивать ту пору и наше время, что я и буду иногда делать в ходе своего выступления.

И доклад, и статья построены в форме вопросов и ответов на них. Вопросов 8:

1. Был ли мальчик-то?
2. Кто виноват?
3. Есть ли порох?
4. Где опасность?
5. Почему заимствуем?
6. Что делать?
7. Каков механизм борьбы?
8. Какова программа борьбы?

Вопросов много.

1. БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК-ТО? Начну с горьковского «был ли мальчик-то?» О чём это? Это о степени засорённости русского языка иностранными заимствованиями. Может быть, просто у страха глаза велики? Я так не думаю. Одно дело, когда часто встречаешь такие заимствования, как «сайт», «Интернет». Это уже осевшие в русском языке и признанные «варяги», потому что в момент заимствований у нас не было аналогов ни в действительности, ни в языке. Настораживаться начинаешь, когда всё чаще сталкиваешься с «дайвингом», «пилингом», «пирсингом»… Возникает естественный вопрос: «А почему не „ныряние“, „вышипывание волос“, „прокалывание ушей“»? Вразумительного ответа на этот вопрос ожидать не приходится. Поэтому думаешь, что это — дань моде, пройдет… Однако когда на сайте крупной российской компании натыкаешься на «препейдный план» (почему не «предоплатный»?); в инструкции пользователю читаешь: «залогиниться (войти в систему) под аккаунтом (паролем) администратора»; слышишь: «аллокировать (т. е. отнести) расходы на статью», то понимаешь, что мальчик есть и нужно что-то делать.

Вслед за этим встает вопрос: КТО ВИНОВАТ?

2. КТО «ВИНОВАТ»? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо «олицетворить» ситуацию, определить, кто вводит в обиход тьму иностранных слов. Ответ кажется очевидным: в большинстве своём это люди, работающие в областях ИТ, финансов, маркетинга, рекламы, откуда в основном и выливаются на нас потоки заимствований. Чем руководствуются эти заимствователи, прибегая к иностранным словам? Чуть раньше я уже вскользь упомянул одну из причин — дань моде. Это очевидно, когда есть русские эквиваленты, но используются слова иностранные (те самые “пилинг”, “пирсинг”, “дайвинг”). Однако не всё так просто. В значительной мере использование иностранных слов предопределено тем, что русистика и академические русисты (подчеркну: не русский язык!) не предлагают соответствующих русскоязычных аналогов. А по законам рынка, если нет местного языкового предложения, спрос удовлетворяется языковым импортом.

Без такого импорта часто можно обойтись. Например, вместо уродливого ”провайдер услуг” вполне можно было бы применять сочетания “предоставитель услуг” или “оказатель услуг”. Однако почему-то слов “предоставитель” и “оказатель” в русском языке нет. Почему? Ведь они образованы по активным словообразовательным моделям и могли бы выполнять общественно полезную роль. Не потому ли, что — и нужно признать это во имя истины и будущего русского языка — нашей русистике и академическим русистам (не русскому языку!) свойственна традиционная “словообразовательная робость” и даже косность? Причем обосновывается эта робость “объективными” причинами: академические русисты любят повторять, что любое новое слово, должно ”вызреть из недр языка, народного словоупотребления” и т. п. Этот ”объективизм”, а на самом деле, на мой взгляд, – академическая неохота и учёная боязнь выступить зачинателем, единоличным словообразователем искусственно делают русский язык неконкурентоспособным даже на своей земле.

В противовес этому язык английский — “займодавец” по отношению к русскому языку как ”заёмщику” — и его носители ведут себя совершенно раскованно. Чуть ли не любой образованный англичанин и особенно американец может выдумать новое слово, употребить известное слово в новом или редко применяемом значении. Приведу пример с глаголом to arrange. У этого глагола в зависимости от словаря фиксируется до 7-9 значений. Одно из последних значений to arrange – аранжировать (музыку). Только в этом значении у глагола есть производное имя существительное arranger — аранжировщик. В остальных значениях производные имена существительные отсутствуют. Несмотря на это, существительное arranger встречается в значении организатор в серьезной книге о финансах. О чём это говорит? Это говорит о том, что автор упомянутой книги “взял да и” пренебрёг мнением словарей, скорее всего не изучал “узус” и проч. Для него главным было то, что эта словообразовательная модель в английском языке активна и слово по значению подходит для возникших практических нужд.

Раскованность англоговорящим и английскому языку свойственна не только в словообразовании, но и в иных областях. Например, в английском научном и тем более научно-популярном стилях речи можно без опаски употреблять самые разнообразные “разговорные” единицы, что привлекательно для всех. В русском же языке, научная и научно-популярная речь сведены к недлинному ряду штампов и уже поэтому воспринимаются молодежью как “скукота”. Именно эта свобода языкового новаторства и творчества отличает “их” от нас. У нас для того, чтобы кто-то отважился на индивидуальное словообразование либо новое словоупотребление, нужно либо “стушеваться”, как Ф. М. Достоевский, либо спрашивать разрешения у княгини Марьи Алексевны. Таким образом, ответ на вопрос “что делать?” частично состоит в том, чтобы преодолевать собственную словообразовательную робость и косность. Это касается, прежде всего, академических русистов — наших главных профессиональных исследователей и знатоков русского языка. В эпоху бурно нарастающего информационного “снежного кома” только личная инициатива, а лучше — личная просвещенная языковая напористость могут уравновесить те “вызовы”, с которыми сталкивается русский язык. Тем более что русский язык предлагает необозримые возможности для словообразовательного творчества.

3. ЕСТЬ ЛИ ПОРОХ? Здесь я рискую вызвать маститое негодование академических русистов, потому что намеренно с самого начала этого доклада приводил примеры моего личного словообразования для случаев, когда в русском языке нет словесных эквивалентов иностранным заимствованиям (вспомним «предоставитель» или «оказатель» услуг вместо «провайдера»). Эти примеры можно и нужно продолжить: «оригинатор» — начинатель, «андеррайтер» — разместитель (выпуска акций), «эмитент» — выпускатель (акций), «транзакционный» — сделковый. Всех этих слов в русском языке не существует. Но почему их нельзя образовать? Ведь правила словообразования русского языка это позволяют. А если так, то академические русисты обязаны предлагать пользователям подобные  словесные новеллы, научно управляя процессом словообразования. В случаях попыток заимствования несведущим или забывчивым следует настойчиво напоминать, что существуют исконно русские слова или устоявшиеся иностранные аналоги: «банкинг» — банковское дело, «мерчендайзер» — товаровед, «спредшит» — таблица т. п. Если мы слышим, что некоторые из иностранных слов привносят новые значения, академические русисты должны ответить: «Не беда, и мы можем придать уже имеющемуся русскому слову новое значение». Например, если корявое образование «мерчендайзер» означает специалиста, который не только разбирается в товарах, но и ведает их размещением на полках магазина, чтобы привлекать внимание покупателей и увеличивать продажи, то, думается, можно расширить привычное значение слова «товаровед». А то и придумать новое слово - почему не «продажевед» вместо корявого «мерчендайзер»?). А уже после подготовки этого доклада мне пришла в голову ещё одна мысль — полковед, то есть, тот, кто ведает полками в магазинах.

4. ГДЕ ОПАСНОСТЬ? Для того, чтобы лучше знать, где вести борьбу, следует очертить области заимствований. Мне кажется, что все заимствования можно разделить на законодательные, профессиональные и общеупотребительные. Очевидно, что наибольшую общественную значимость имеют законодательные заимствования, так как они подлежат обязательному употреблению. Но нельзя упускать из вида и общеязыковые процессы, потому что нередки случаи, когда «обыденные» заимствования проникают в специальные сферы. Это особенно характерно для современной эпохи всеохватной информатизации (Интернет), которая не только предоставляет несомненные блага и преимущества, но и таит в себе опасности привыкания к удобной легковесности познания вместо углубленного профессионального подхода (я назвал это явление «интернетовские вершки» вместо «профессиональных корешков»). Наиболее, пожалуй, уязвимыми являются узкопрофессиональные сферы. Например, в финансы проникло огромное количество новых иностранных терминов. Здесь «фьючерс» и «форвард», «опцион» и «секьюритизация», «листинг» и даже «банкинг». Неизбежны ли столь обширные заимствования? Можно ли заменить «форвардную» поставку «будущей»? Ответить на эти вопросы нелегко. Очевидно одно: приемлемые русскоязычные альтернативные варианты возможны и здесь. Главное, чтобы у финансовых специалистов было языковое предложение. А его должны обеспечивать академические русисты.

5. ПОЧЕМУ ЗАИМСТВУЕМ? Разобраться в причинах заимствований можно на примере законодательной области. Законодательные заимствования могут быть обоснованными или необоснованными. Причинами необоснованных заимствований можно считать такие факторы: а) недостаточное государственное финансирование правотворческой работы; б) поспешность в законодательной работе; в) ангажированность составителей правовых актов; г) подражание западному образу жизни и праву; д) правовое невежество; е) некий особый прагматизм в сочетании с соображениями «удобства»; ж) недооценка словообразовательных и иных возможностей русского языка.

Должен заметить, что эти причины были явными для 1990-х и начала 2000-х годов. Сейчас ситуация в этой сфере значительно изменилась к лучшему. Поэтому я упоминаю эти причины как своеобразные историзмы.

Примером необоснованного правового заимствования представляется конструкция так называемой «доверительной собственности» («траста»), которая была введена в правовой обиход Указом Президента Российской Федерации от 24.12.1993 № 2296. Эта конструкция, взятая из англо-американской правовой системы (от англ. «trust» — доверие), предусматривает передачу учредителем (settlor) в собственность «доверительному собственнику» (trustee) имущества, которым последний обязан управлять и распоряжаться в интересах выгодоприобретателя (beneficiary). Правовая суть конструкции заключается в том, что право собственности «расщепляется» между доверительным собственником и выгодоприобретателем, что вполне допустимо в англо-американской системе права. При возникновении споров между «расщепленными» собственниками такие споры решаются на основе права справедливости — особой ветви англо-американского права. Российская правовая система исключает возможность «расщепления» права собственности и решения подобного рода споров. Поэтому институт «доверительной собственности» был воспринят ведущими правоведами страны как «неработоспособный или даже вредный» вне соответствующей правовой системы (В. А. Дозорцев), а заимствование этой конструкции было названо прямым навязыванием отечественному правопорядку (Е. А. Суханов). С введением в действие Гражданского кодекса Российской Федерации «траст» был заменен институтом доверительного управления.

С другой стороны, обоснованными в общем случае можно признать такие правовые заимствования, которые свободны от влияния вышеуказанных факторов. Пример — заимствование правовой конструкции ООО (от герм. GmbH).

Сродни необоснованным заимствованиям и столь же недопустимо языковое «прогибание», т. е. различные «языковые уступки» некоему давлению. Типичные примеры последних лет - топоним «Таллинн» и словосочетание «в Украине». Кому-то хочется, чтобы мы говорили и писали именно так. Но это противоречит нормам русского языка. Так, в русском языке удвоение согласной в безударном слоге, как правило, не производится. Это значит, что правильный вариант по-русски — «Таллин», но не «Таллинн». То, что на латинице это слово пишется с двумя «n» («Tallinn») для русского языка дела не меняет. По аналогии: англичане и американцы не пишут и не говорят «Moskva» только потому, что это слово так звучит и пишется по-русски. Они пишут «Moscow», приспосабливая русское слово к правилам английского языка. Что касается сочетания «в Украине», то это - грамматическая ошибка. В русском языке задолго до 1991 года появилось и существует устойчивое сочетание «на Украине» - именно так правильно писать и говорить по-русски. И никакие нелингвистические соображения не могут заслонить и тем более изменить этот языковой факт.

6. ЧТО ДЕЛАТЬ? Из всего, что я сказал, понятно: нужно что-то делать. Причем речь сейчас идет не просто о борьбе за «чистоту» русского языка, а за сам русский язык, так как если не предпринять срочных и энергичных мер, то многие в России скоро будут заниматься «киссингом», а не целованием: «петтинг»-то уже на дворе. «Преувеличиваете», — скажут некоторые. «Возьмите тот же английский. Он прошел через все „завоевания“, на 50% состоит из заимствований, проявил гибкость, выжил и стал мировым языком. Может быть, не стоит поэтому огород городить?»

Стоит и вот почему. До недавних пор языковое развитие, в том числе и английского языка, имело естественноисторическую, «объективную» природу. С наступлением эры всеохватной информатизации, экономической интеграции и глобализации эти процессы всё больше приобретают «субъективный» характер: экономически более сильные англоязычные государства сознательно проводят политику языковой экспансии. В таких условиях уповать на «объективные» языковые процессы, ждать, пока то или новое слово «вызреет из недр народного самосознания» значит обречь «великий и могучий» в лучшем случае на роль подсобного языка на собственной земле. О худшем случае говорить не хочется. Таким образом, речь сейчас идёт для русского языка о языковом выживании. В борьбе за языковое выживание русского языка важны две вещи: механизм борьбы и программа борьбы.

7. КАКОВ МЕХНИЗМ БОРЬБЫ? Мне видится такой механизм. Переводчики обнаруживают иностранные заимствования, русисты оценивают и разрабатывают, правоведы оформляют через правовые акты, «харизматики» озвучивают, проводники («внедрители») поддерживают и распространяют.

Объясню, «кто есть кто» в этой схеме. Роль обнаружения заимствований, разумеется, может выполняться не только переводчиками, но они являются наиболее профессиональным, «передовым» отрядом общественности в этом деле. Роль русистов двоякая. С одной стороны, они выполняют исследовательскую функцию – это дело в первую очередь академических русистов, которые принимают от переводчиков примеры иностранных заимствований, составляют и ведут текущие их реестры, оценивают их путем обсуждений и, главное, предлагают альтернативные русскоязычные варианты, причём, если необходимо, образуют новые слова или придают существующим словам новые значения. Это предложение может принимать разные формы: словников, глоссариев, телепередач о новых словах и т. п. С другой стороны, русисты-учителя воспитывают любовь, вкус к русскому языку, показывают его огромные словообразовательные и иные возможности. Правоведы, где это необходимо, т. е. прежде всего в случае законодательных заимствований, обязаны поощрять или не поощрять использование заимствований. В отдельных случаях возможны и прямые запреты, так как в праве нет ничего вреднее, чем заимствование вырванного из контекста термина, который затем «тянет» за собой другие элементы чужеродной системы. Получается уже не языковая, а «ползучая» правовая и, быть может, экономическая экспансия. Под «харизматиками» имеются в виду популярные, известные личности — политики, ученые, телеведущие, «звезды», ведущие журналисты. Они должны всячески поддерживать русскоязычные предложения в своих публичных выступлениях и даже в частной жизни. Говорить по-русски грамотно, толково, красноречиво должно стать престижно. И такую престижность должны порождать харизматики. «Проводники» («внедрители») — это наиболее авторитетные в своей среде школьники, студенты, аспиранты, работники различных организаций, которые своим примером на «низовом» уровне распространяют русскую языковую политику.

Проиллюстрирую, как может работать этот механизм. Примерно в 1970-х годах в англо-американском корпоративном праве возник термин «stakeholders». Постепенно образовался круг лиц, обозначаемых этим словом. Это, с одной стороны, акционеры, а с другой — потребители, поставщики, инвесторы, менеджеры, кредиторы, работники, государство, местное сообщество, которые так или иначе заинтересованы в преуспевающем акционерном обществе. Ясно, что понятие это полезное и достойное заимствования. Подчеркну: я говорю именно о понятии, т.к. значение термина зыбкое, пока не сформировалось даже в западной правовой доктрине, и переводчики до сих пор испытывают затруднения. Для неакционерного значения предлагаются такие толкования: «третьи лица», «иные заинтересованные лица», «соучастники», «стейкхолдеры». Все эти варианты имеют существенные недостатки: многословие, уголовно-правовые оттенки, неудобоваримость заимствования. В своё время я предложил забытый термин «притязатели», имевший широкое хождение в русском правоведении до 1917 года. На круглом столе в Государственной Думе 7 ноября 2006 года это предложение было подвергнуто критике за то, что у слова «притязать» есть «любовные» ассоциации. Действительно, слово «притязание» бисемично, имея правовое и «амурное» значение. И что? Это не самое плохое сочетание. Во всяком случае, наши великие дооктябрьские правоведы не смущались на этот счет. А уж нам-то и подавно не должно. Вероятно, юристы совместно с русистами должны ещё высказать своё мнение на этот счёт.

(8) КАКОВА ПРОГРАММА БОРЬБЫ? Программа видится в двух вариантах: «узкая» и «широкая». Узкая программа – это комплекс мер, которые касаются русского языка непосредственно. Она должна выполняться, но не даст ощутимых результатов без осуществления широкой программы. А широкая программа нацелена на улучшение жизни вообще. Поэтому в программе сочетаются и переплетаются элементы всех сфер жизни: политической, экономической, правовой, социальной, духовной.

1. Политика. Узкая программа — это, прежде всего выработка государством своей языковой политики. На мой взгляд, главный лозунг этой политики - «Изучаем иностранные языки для повышения собственной конкурентоспособности, но для национального развития поддерживаем и распространяем только родные языки (русский и иные языки народов России)». Я предлагаю создать три терминологических комитета: при Конституционном суде, Государственной Думе и Академии наук. Это — общественно-государственные фильтры, которые должны отсекать всё ненужное и сохранять всё полезное.  Для сравнения, следует сказать, что такие работа в этом направлении раньше велась, например, в рамках ГКНТ (Госкомитет по науке и технике), где ВЦП (Всесоюзный центр переводов) публиковал глоссарии новых терминов. Кроме того, на общественных началах недавно работал, но сейчас, к сожалению, прекратил работу Терминологический комитет Национальной лиги переводчиков. Кроме того, необходима программа распространения русского языка за рубежом (среди русских диаспор, традиционно дружественных народов и т. п.). Широкая программа — это проведение политики разумной, взвешенной, «внятной», выдержанной, несмотря ни на какие выходки «друзей» России. Несомненным приоритетом этой политики должна стать защита интересов конкретных российских граждан дома и особенно за рубежом. Граждане должны гордиться своими политическими лидерами. Такая политика в последнее время проводится, и это внушает надежду.

2. Экономика. Узкая программа. Это — финансирование программы и механизма. Людям,  особенно ключевым фигурам в механизме, нужно хорошо платить. Широкая программа: развитие экономики страны в целом. Только удовлетворенность экономическими достижениями страны, её действительно передовым положением может подпитывать чувства гордости и патриотизма, без которых немыслимо выполнение программы. Ближайшая задача экономических преобразований на местах — показать «просвет» и дать действительные возможности конкретным людям, особенно молодежи. Проводимые ныне конкурсы, например, среди управленцев («Лидеры России») направлены именно на это.

3. Право. Узкая программа - это выработка правовых актов, устанавливающих принципы языковой политики. Широкая программа: воспитание чрезвычайно важного чувства социальной справедливости. Отсутствие этого чувства способно заглушить любую любовь. Люди, особенно молодежь, должны быть уверены в честности и порядочности федеральных и местных чиновников, полицейских, судей, прокуроров. Сегодня добавлю: должны быть не только т. наз. «посадки», о чём в наше время мы часто видим репортажи по ТВ, но и доведение дел до конца: конфискация и обращение наворованного в доход государства. Это очень важно, потому что люди рассуждают так: «Хорошо, поймать-то поймали, а деньги где?».

4. 4.Общественная жизнь. Узкая программа. Следует создать и поощрять сеть общественных организаций-проводников языковой политики государства. Причём важно, чтобы эти организации не превратились в «междусобойчики» местных чиновников для продвижения собственных чад (т. е. чтобы был принцип «безблатности»). Широкая программа. Как в советское время главным инструментом предупреждения квартирных хищений был общественный институт бабушек на скамейках, которые попеременно сидели перед подъездом с раннего утра до позднего вечера и мимо которых муха не могла пролететь незамеченной, так и ныне должен быть возрожден социальный статус старшего поколения, воспитателей (если хотите, пионервожатых), семьи. Всё это — мощный заградительный барьер для бездумного копирования молодежью 2 “Г” - западных «гламуров» и «глянцев», в том числе языковых.

5. Духовная жизнь. Узкая программа. Умное, тактичное возрождение языковых, поэтических, литературных конкурсов (опять-таки на «безблатной» основе); поощрение интереса к русскому языку через телепрограммы, Интернет и т. п. Широкая программа. Продолжить возрождение отечественного кино. Поднимать спортивное движение. Должны быть победы, чтобы порождать и подпитывать гордость и патриотизм. Сегодня отмечаю, что всё это в значительной мере выполняется.

6. Собственно языковая программа. Несколько штрихов. Современная жизнь стремительна, ей присуща экономия. Молодежное «короче» стало не только словом-паразитом, но и языковым лозунгом современности. Отсюда важность скороговорки, сокращений, эллипсиса, незавершенных синтаксических структур, иных проявлений языковой экономии. Следует свободнее идти на образование сокращений (скажем, «терфонд» от «территориальный фонд»).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

За последнее время мне, к счастью, довелось встретить примеры удачных словесных новелл, обогащающих русский язык. Так, А.И. Солженицын в своём «Словаре языкового расширения» применяет новеллу «нахлын» (волны англоязычных заимствований). Л.Ю. Казарновская использовала новое наречие «голосовО» в значении «с вокальной точки зрения».

Речь сейчас идёт о необходимости активной, инициативной словообразовательной работы, чтобы противостоять «нахлыну» иностранных заимствований в русский язык и предлагать возможности выбора узким специалистам. Ожидание «вызревания» новых слов из «недр» народного словоупотребления в современных условиях совершенно непригодно.

Роль переводчиков заключается в том, чтобы обнаруживать иностранные заимствования и не «вестись» на «лёгкие» варианты перевода. Например, не следует переводить «top» как «топовый» просто потому, что в русском языке есть слова «ведущий», «главный», «основной».

В общем, если будут воплощены все меры, которые описаны в тексте этого доклада, то судьба русского языка не вызывает опасений и наоборот. Дружно не грузно, а врозь хоть брось.